Микрорайон Матвеевское на Западе Москвы вырос из достаточно большой деревни: в ней было около 120 домов, свой клуб, хата-лаборатория при колхозе и железнодорожная станция. До коллективизации в Матвеевском были и кузница, и трактир, но церкви и школы не было: на службу верующие ходили в соседнее село Троице-Голенищево, а детей учили в Аминьево.

Деревня, согласно старым картам, напоминает букву «Г» и расположилась между двух рек — Сетуни и Раменки. В деревне была всего одна дорога, она частично сохранилась в современном Матвеевском и проходит от железнодорожной платформы до знаменитого московского круглого дома.

До наших дней в долине Раменки «дожил» всего один деревенский дом.

Местные крестьяне жили подсобным хозяйством, торговали зеленью, молодой картошкой, овощами, ягодами и яблоками, молочными продуктами на Сетуньском, Дорогомиловском и Арбатском рынках.

Живописные места Кунцевского района Москвы облюбовали для себя партийные руководители разных уровней и силовики того времени. Благо здесь уже было много дач, чьи хозяева либо сбежали от революции, либо их не осталось в живых. После смены власти рядом с матвеевцами поселились самые страшные соседи: рядом с деревней за высоким зелёным дощатым забором в пойме реки Сетунь появились дачи Молотова, Калинина и самого вождя народов Иосифа Сталина.

Дома зажиточных крестьян уплотнили рабочими из Москвы, хозяйства раскулачили, а самих крестьян обложили повинностями: сдавать овощи и ягоды специальной комиссии от сельсовета.

Матвеевское в 30-е годы входило в Кунцевский район Московской области. Именно в нем, по мнению доктора исторических наук Александра Ватлина, «абсурдность государственного террора достигла своего абсолюта».

Дела фабриковались на скорую руку, писались практически под кальку, а обвинения и признательные показания у совершенно разных людей часто совпадали слово в слово. Пока установлено, что в 1937–1938 гг. было расстреляно около 300 жителей Кунцевского района. В большинстве своем сфабрикованные дела о политических преступлениях были групповыми, и лишь «верхушка» мифических шпионских или террористических организаций получала высшую меру наказания. Список установленных жертв Кунцевского райотдела НКВД за период с лета 1937-го по весну 1938 г. включает в себя более 560 имен. Однако согласно показаниям начальника райотдела Александра Кузнецова (исходя из сведений из его уголовного дела), по политическим обвинениям им было арестовано около 1000 человек. Их имена еще предстоит вернуть.

Автор этой статьи, земляк репрессированных матвеевцев, изучил данные Центрального архива ФСБ и Государственного архива России, чтобы узнать историю группы религиозных крестьян, которые собирались в доме «кулака» Василия Лаптева, чтобы помолиться, а стараниями сотрудников НКВД были превращены в «контрреволюционную террористическую повстанческую группу кулаков-церковников».

Лаптев

«Крестьянин-единоличник» Василий Тимофеевич Лаптев жил в просторном доме № 47 с горницей и садом. В хозяйстве было две лошади, три коровы и бык, по хозяйству «кулаку» помогали две сестры и племянник. И даже когда в дом подселили рабочих из Москвы, места хватило всем.

В 1930-м Лаптева арестовали первый раз за агитацию против колхозного движения. Раскулачили — забрали скот. О том, какое наказание получил крестьянин, дело его молчит, известно только, что через два года после первого ареста его снова взяли — теперь уже за участие в «контрреволюционной группировке» священника Александра Орлова. Лаптева приговорили к 3 годам лишения права проживания в Московской и Ленинградской областях. Самого Орлова отправили в лагерь на строительство Беломоро-Балтийского канала. Не успел Лаптев вернуться домой, как 24 июля 1934 года к нему пришла комиссия, чтобы описать имущество за штраф (160 рублей), который ему выписали за «злостное уклонение» от сдачи ягод. В гневе Лаптев вытолкал из дома председателя сельсовета Вострикова. «Не допущу такого беззакония, как описывать моё собственное имущество», — записал слова Лаптева в акте комиссии секретарь Васильев, — «компания Лапева с восхищением, радовалась, что мол, как встречают представителя власти… вследствии озорного действия Лаптева дом пришлось покинуть» (здесь и далее: орфография и пунктуация дела сохранены). Обиженные поведением крестьянина позвали парторга Устинова — его Лаптев спустил с лестницы, а потом и вовсе избил. На помощь брату пришла сестра, которая «безумно обливала водой» представителей власти. «Чтобы не допустить окончательных издевательств от Лаптева была вызвана милиция». Лаптев был задержан по пути на рынок, куда нес ягоды для продажи. Милиционер отобрал у него ягоды, крестьянин хотел «дать в лоб» милиционеру, но сестра Лаптева кричала «не бей его!», и он только оттолкнул представителя власти и пригрозил отомстить за унижение. Об этом событии был составлен акт, который власти Матвеевки reзаканчивали просьбой к прокурору возбудить уголовное дело против Лаптева. Акту хода не дали, но он был приложен к делу 37-го года как характеристика. Так хулиганство, то есть настоящее преступление, чудом сошло крестьянину с рук, а выдуманное — стоило жизни.

Гримасы эпохи

С фотографии из уголовного дела 37-го года смотрит изможденный старик: пол-лица закрыто платком, поврежден правый глаз, нос ввалился. 26 апреля 1937 года Лаптеву исполнилось 60 лет. 29 апреля к нему пришли с обыском и арестовали в последний раз.

В ходе обыска у него изъяли «Своеручные записки» княгини Натальи Долгорукой, «Вопросы момента» Арцыбашева и книги Сергея Витте. Самого Лаптева отправили в Бутырскую тюрьму. На допросах в мае 1937 года следователя Степана Рукоданова интересовал религиозный круг общения Лаптева. Крестьянин рассказал, как сложилась их община.

«В 1918 году верующие деревни Матвеевское приобрели икону „Моление чаш“ и до 1928 года она хранилась в доме Андрея Петрова, ныне умершего. После его смерти икону перенесли в мой дом. Так как у нас в деревне церкви не было, дом Петрова был вместо нее. Здесь проводили обряды священники, например священник Александр Орлов. А потом до 30 года у меня дома проходили церковные службы… приходили священники из Очаково, священник Алексий из Филей, священник Иоанн из Дорогомиловского собора, крестьяне и четыре будочника из платформы Матвеевское…

…Я 25 лет тому назад пустил к себе в дом юродивого старца Якова из деревни Картавка бывшего Можайского уезда, он творил чудеса. Моя сестра пригласила его, чтобы он исцелил нашу больную лошадь. Он прожил у меня до смерти, до 1927 года. Пока он жил его посещало очень много людей, которых он лечил разными наговорами».

— Кого он исцелил из деревни?

«Например, он исцелил Ефимию Федоровну Сухонину-Короткову, у которой не двигалась одна нога. На кусочек черного хлеба он прошептал какую-то молитву и она вошла к нему на костылях, а ушла здорова. После его смерти народ стал ходить в мой дом, чтобы я их отвел подлечится на его могиле. Похоронен он около церкви в деревне Троице-Голенищево. Молитвенные обряды на могиле старца Якова мы проводили 13 апреля и 6 июля каждого года».

Соседи Лаптева сообщили НКВД фамилии всех, кто собирался на молебны к нему в дом. Лаптев в своих показаниях лишь немного дополнил этот список. Шестеро из названных вскоре будут арестованы. У Лаптева дома гостили не только священники и крестьяне, среди паломников были бывшие помещики и дворяне, «ищущие избавления от хвори».

Одним из таких был дворянин, бывший помещик Спиридон Погон. В уголовном деле его называют «подпольный адвокат», потому что он помогал раскулаченным по всей стране писать жалобы. В его уголовном деле зафиксировано, что Погон (он же Даскал, он же Пустельничек, он же Пушкаш) с 1925 года находился в розыске за участие в контрреволюционной группе.

Вспомнили соседи и Погона. Этот 63-летний старик был превращен следователем в «активного сторонника Гитлера, руководителя фашистского заговора в Москве», у которого «под штык были готовы встать 2000 человек». Доказательством связи с Гитлером стал тот факт, что после революции Погон жил в Германии, но вернулся в СССР. Как всегда в те времена, это вызвало подозрение. А для Рукоданова и его шефа Александра Кузнецова факт знакомства Погона и Лаптева стал хорошим подспорьем в фабрикации дела.

В начале июня 37 года характер допросов Лаптева изменился: вопросы Рукоданова больше не касались религии, его интересовали контрреволюционные беседы, он требовал признать существование террористической группы под руководством бывшего помещика Погона. Ответы Лаптева, в которых он оговаривает себя, судя по стилистике, принадлежат перу Рукоданова, они повторяются, как под копирку, от допроса к допросу. От запуганного Лаптева, скорее всего, требовалось только подписать бумаги.

Погон, согласно версии Рукоданова, дал указание Лаптеву агитировать людей и подготовить покушение на Сталина и Калинина, чьи дачи соседствовали с деревней: «С вами рядом живет паразит, которого надо уничтожить».

Подписи Лаптева под этим самоубийственным протоколом нет, есть только отпечаток пальца. Вокруг него чужим почерком дописано: «у Калинина на правительственной даче некоторое время жила моя племянница Глафира». Что стало с девушкой-прислугой Калинина, увы, установить не удалось.

«Кулаки»-рабочие

Лейтенант Госбезопасности Кузнецов не любил привлекать к своим делам чекистов со стороны, старался обходится своими силами, поэтому члены его шпионских и контрреволюционных групп обычно жили рядом с друг другом или в соседних селах. Так было проще проводить обыски и аресты.

Террористическая группа в Матвеевском была обозначена как «кулаки-религиозники», поэтому в состав арестованных Кузнецову и Рукоданову потребовалось включить несколько крестьян с репутацией кулаков, а также священника.

Ранним утром 15 июня сотрудники НКВД Соловцов, Хальков, Бархатов и Дикий отправились на дело. Им выписали ордеры на арест колхозника Ивана Петровича Самарина, вахтера-пожарника «Мосфильма» Ивана Ивановича Ростаева, кузнеца артели «Дмитровский упаковщик» Ивана Ивановича Ларина и фруктовщика магазина № 68 «Мосгорпищплодовощ» на улице Горького Сергея Петровича Сосулина.

Арестованные по роду деятельности в кулаки не годились, но это мало волновало Рукоданова: о месте работы подследственных никто ни разу не вспомнит, в деле будут фигурировать только их дореволюционная деятельность и религиозные убеждения.

Например, у Ростаева «до 1929 года в Матвеевском было два дома и два двора, две лошади и корова». Следователь, правда, умолчал, что эти дома принадлежали умершему отцу 33-летнего Росатаева, который в то время жил в доме № 27 с женой, малолетней дочерью и двумя братьями. А в доме № 80, упомянутом в деле, жили его мать, сестра и ещё два брата. Не упомянул Рукоданов и того, что Ростаев с 1926 по 28 год был красноармейцем. Зато припомнил крестьянину, что его отец до революции имел в Матвеевском трактир и торговал хлебом. Во время обыска у «кулака» Ростаева ничего не нашли.

39-летнему Ивану Самарину приписали «компромат» в две лошади, одну корову и инвентарь, которые к тому моменту уже были колхозными. Зато во время обыска в его доме № 36 нашли «18 штук книг божественных, царских денег 2078 рублей, кобуру от обреза, свинцовую перчатку и шпагу».

Основными чекисты сделали показания свидетеля Ивана Вострикова (заведующего хозяйством приколхозной фабрики) из Матвеевки, который рассказал, что Самарин был осужден за долги, что он «сектант-толстовец», агитировал крестьян против Красной армии: «в Писании сказано, что нельзя убивать и брать в руки оружие». Кроме того, Востриков рассказал Рукоданову, что Самарин «по своей халатности, а может быть и вредительстве, сжег хату-лабораторию в Матвеевском». Бдительный Востриков пояснил, что Самарин весь 1936 год жил у своего друга — крупного торговца зеленью Алексея Тимофеева-старшего. «Тимофеев также злобно настроен, когда я у него гостил, он сказал: «Советская власть хуже попов, Попы хоть совесть знают: сколько им дают, столько и берут, — а советская власть дерёт бессовестным образом — хоть убейся, а отдай». Эту антицерковную реплику, которую допустил в протокол Рукоданов, Кузнецов подчеркнет и в обвинительном заключении опустит.

Тем же утром 15 июня сотрудник НКВД Бархатов сел в электричку на станции Матвеевская и отправился на Киевский вокзал. Большая семья «бывшего владельца кузницы в Матвеевском, активного церковника» Иван Ларина проживала в двух квартирах в доме № 24 по Малой Дорогомиловской улице. Несмотря на то, что Бархатов обыскал обе квартиры, улов был небольшой: пачка денег Временного правительства и книга об императоре Александре I.

52-летний Ларин, согласно справке НКВД, участник Первой мировой войны (с 1915 по 1918 год), в рядах царской армии был ветеринарным санитаром. До коллективизации у арестованного Ларина скота было больше, чем у других подследственных: две лошади, корова с подтёлком, свинья и семь овец. Также чекисты отметили, что Ларин владел амбаром риса.

Больше всех не повезло НКВД-шнику Дикому: матвеевец Сергей Сосулин к 1937 году переехал жить в Замоскворечье на Малую Пионерскую улицу д.29. Там Дикий перерыл всё, но ничего не нашел.

Теперь для убедительности к террористической группе оставалось подключить священника. Судя по материалам дела, поначалу на «должность» духовного лидера чекисты хотели назначить священника Александра Орлова (он проходил в показаниях арестованных как член их группы). Но Орлов в тот момент жил под Истрой, и ездить туда на обыски из Матвеевки чекистам было явно далеко и неудобно. Тогда Рукоданов и Кузнецов решили арестовать 61-летнего художника Алексея Васильевича Принцеватова, который жил в сторожке Ваганьковского кладбища, помогал на службах в кладбищенской церкви, а также часто наведывался в дом к Лаптеву, когда там жил юродивый старец Яков. Словом, чем не поп?

19 июня сотрудники НКВД Хальков и Соловцов приехали с ордерами на обыск и арест. Первый обыскивал кладбище, второй — перетряхнул дом № 75 (кстати, соседний с единственным сохранившемся в Матвеевке деревенским домом). На кладбище чекистов ждал богатый улов: большое церковное Евангилие, библия, очерки библейских историй, четыре церковные книги без названия, три иконы, три портрета царей, визитные карточки.

Хотя по делу 63-летний Алексей Тимофеевич Тимофеев проходил как крупный торговец зеленью, в реальности он с 1927 года был рабочим и трудился в тресте «Мосэнергомонтаж». Но упоминать этот факт следователям было невыгодно, поэтому его зафиксировали всего один раз — в день ареста. При обыске у Тимофеева изъяли «8 шт. божественных книг».

Распределение ролей

Весь июнь 1937 года велись интенсивные допросы. Беспредел, пытки, фабрикация уголовных дел — результаты работы сотрудников госбезопасности Кунцевского района впоследствии даже стали предметом специального разбирательства. Сохранились рапорты и выдержки из показаний оперативных сотрудников райотдела, протоколы допросов его руководителей — Александра Кузнецова и Виктора Каретникова. Оба были арестованы через год после дела матвеевцев, летом 1938-го.

Вслед за Лаптевым «признались», что состояли в контрреволюционной группе Спиридона Погона, и его «подельники»: Принцеватов, Ларин, Тимофеев-старший, Сосулин, Ростаев. Страшно даже представить, через что прошел толстовец Иван Самарин, который так и не признал себя виновным. В деле сохранились обрывки его резких ответов Рукоданову в июне 37-го:

— Вы толстовец?

— С 1918 года и до сих пор я по своим убеждениям толстовец. Посещал собрания, лекции, сам устраивал общества в Москве, например «Братство и равенство». В Газетном переулке, в Политехническом музее. Участниками этого кружка были например Иван Горубунов-Посадов, Иван Трегубов и другие.

— Гражданин Самарин, подтверждаете ли вы показания свидетеля Гусева, что 13-14 марта 1937 года Самарин и Лаптев вели разговор, что советская власть неправильно отобрала имущество и ее нужно за это громить?

— В день 14 марта, прощеное воскресенье (день, когда православные христиане очищают себя прощая всех, в том числе врагов), в доме Лаптева я был, но никаких разговоров со стороны Лаптева я не слышал.

А это уже допрос в августе:

— Признаете ли вы себя виновным, что вы являетесь участником к/р организации?

— Виновным себя не признаю, участником не являюсь. Я по своим убеждениям — толстовец.

— Обвиняемый Самарин, отвечайте на вопросы.

— В первый раз я был судим в 19-м году за отказ от службы в Красной Армии по своим религиозным убеждениям. Второй раз судился за долг в 34-м году… ….согласно своим убеждениям я отказываюсь подписывать обвинения.

Убийца Калинина

К концу июня «расследование» дела было уже почти завершено. Оружия у крестьян не было, ничего противозаконного у них не изъяли. Сабля и портреты царей, попавшие в обвинительное заключение через запятую, пригодиться следователям не могли. Отсутствие оружия компенсировалось на бумаге показаниями «террористов», которые в один голос повторяли слова бывшего помещика Погона: «главное организоваться, подготовится, а оружие будет». По всей видимости, полуграмотные крестьяне, которые с помощью сабли и портретов царя решили справиться с Калининым, а затем и со Сталиным, даже самим чекистам показались неправдоподобными. Поэтому фамилию Сталина они из обвинительного заключения убрали. А саблю и Калинина оставили.

Рукоданову оставалось только определить, кто же будет исполнителем. На эту роль, чтобы никто не сомневался в достоверности сюжета, требовался отъявленный негодяй. Среди арестованных такого, разумеется, не было. В Матвеевском лояльные следствию жители указали на сына Алексея Тимофеева-старшего — Алексея Алексеевича: «Два раза судимый, человек морально разложившейся, без определённых занятий». Рукоданов «в помощь» ему определил двух самых молодых и дерзких из арестованных: Самарина (не признал вины, на допросах вел себя нагло) и Ростаева (поначалу не признавал вины).

Чтобы закрепить в деле новые роли, Рукоданов 27 июня проводит новый допрос Лаптева, и бывший кулак «вспоминает»: «Непосредственным исполнителем покушения на жизнь Калинина имелся ввиду сын Тимофеева Алексей, неоднократно судимый, человек опасный для общества, который неоднократно в беседах высказывал мысль: «Я бы с удовольствием убил Калинина и Сталина. Последний раз это было в марте сего года… А также Растаев и Самарин высказывали свое желание об этом же».

Кунцево. Утро 4 июля 1937 года, которое, согласно сводкам погоды, было прохладным. Рукоданов выходит из неприглядного здания салатового цвета на улице Загорского, где тогда располагалось районное НКВД, и выезжает в Матвеевское. Проводит повторный обыск дома Тимофеевых, но не застает дома Тимофеева-младшего и едет в Москву. Тимофеева-младшего арестовали на 2-й Извозной улице в доме № 9. Как и Самарин, он отказался признавать все обвинения в свой адрес и давать показания против других подследственных.

Дело сделано, можно сдавать начальству. А что же шпион Спиридон Погон? С ним чекисты разбираются так: еще идут допросы, продолжают ломать Самарина и Тимофеева-младшего, а Рукоданов уже пишет постановление о выделении дела Даскала (Погона) в отдельное производство, так как тот «на момент ареста скрылся неизвестно куда». Под этим документом стоит подпись Рукоданова и начальника райотдела УНКВД МО лейтенанта Кузнецова.

Бывший помещик из Бессарабии Спиридон Погон был арестован 25 февраля 1937 года и помещен в Бутырку вместе со всеми матвеевцами. Его активно допрашивали по делу другой контрреволюционной организации. Ни одна из фамилий матвеевцев в его деле не упоминалась. В тюрьме старик Погон сошел с ума. Кузнецов и Рукоданов, разумеется, не могли об этом не знать, но усложнять уже готовое матвеевское дело им, видимо, не хотелось.

18 августа начальник райотдела УНКВД МО лейтенант Александр Кузнецов и начальник 4 отдела УГБ УНКВД МО капитан Михаил Персиц положили на стол замначальника УНКВД МО майору Григорию Якубовичу готовый текст обвинительного заключения, и тот его утвердил. Дело № 17095 было передано на рассмотрение тройки. 19 августа тройка приговорила расстрелять всех матвеевцев 20 августа. Их тела захоронены на Бутовском полигоне. Родным традиционно сообщили, что все участники дела получили 10 лет лагерей без права переписки.

13 сентября арестуют священника Орлова, ему останется жить ровно месяц. В конце сентября расстреляют «шпиона» Погона. А 1 октября, по доносу супругов Петра и Антонины Гусевых, которых подселили в дом Лаптева, арестуют сестру Василия Лаптева 58-летнюю Александру и еще одного жильца дома 40-летнего Михаила Салина. По всей видимости, Гусевы улучшали свои жилищные условия.

Новое следствие «вел» тот же Рукоданов, обвинительное заключение писал Кузнецов. За «антисоветскую агитацию и пропаганду» уже 10 октября Лаптева и Салин были осуждены тройкой на 8 лет исправительно-трудовых лагерей.

Чекисты Кузнецов, Персиц, Якубович будут арестованы и расстреляны в 38-39 годах. Из всех участников этой истории выжил только Степан Рукоданов. Он продолжил работать в НКВД, во время Великой Отечественной войны был начальником отдела контразведки СМЕРШ 74 зенитной артиллерийской дивизии, дослужился до майора, получил орден Красной звезды и Красного знамени, а также орден Отечественной войны 1-й степени.

«Это было групповое дело на преступников, которое пришлось на начало антикулацкой операции, которая началась в августе 1937 года. Поэтому было разрешено проводить следствие ускоренными темпами. Установка была от Агранова и Заковского. Можно было обходится без условных допросов, очных ставок. Дело проводилось в нормах социалистической законности, заканчивал дело Кузнецов, я был в отпуску», — рассказывал на допросе в 1956 году майор Рукоданов, — «Я лично был не убеждён, что они виновны, дело до конца не довёл, все обвинения соответствуют действительности, что касается теракта — не доследовано».

Родственники матвеевских крестьян Ростаева, Ларина и Тимофеева много лет безуспешно добивались от КГБ правды о судьбе своих родных. Табличку с последним адресом репрессированных матвеевцев устанавливать, увы, некуда: дома крестьян давно снесли, а на месте дома Лаптева возвели дублер Кутузовского проспекта.